Почти вся жизнь - Страница 28

Однажды Рощин сказал ей:

— Андрей Николаевич совсем плох. Понимаете, у него и раньше был туберкулез, ну а теперь… — Рощин не закончил фразу и сунул Анне Евдокимовне листок с адресом больницы.

В этот же вечер она пошла к Андрею Николаевичу. В проходной больницы старая женщина в дворницком тулупе выписала ей пропуск и сказала номер палаты. Все же она долго блуждала по длинным больничным коридорам, слабо освещенным «летучими мышами».

Дежурная сестра, положив голову на руки, спала за своим столиком. Анна Евдокимовна разбудила ее.

— Кто, кто?.. — переспросила сестра. — Да, еще жив. Вот сюда. — И Анна Евдокимовна вошла в палату.

Среди неподвижно лежавших людей она не могла найти Андрея Николаевича, но в это время к ней подошел мужчина в очках.

— Вы к Андрею Николаевичу?

— Да.

— Идемте.

Он лежал в глубине палаты. Когда Анна Евдокимовна подошла к нему, не шевельнулся. Она села на стул. Тишина в палате ничем не нарушалась. Наконец мужчина в очках спросил:

— Вас зовут Анна Евдокимовна?

— Да…

— Я о вас слышал. Обязательно приду к вам. Моя фамилия Левшин. Я замещаю Андрея Николаевича и тоже пришел его навестить. Но… — Он не докончил фразу и поправил одеяло на больном.

Анна Евдокимовна молча посидела у койки еще с полчаса, затем в коридоре разбудила дежурную сестру, отметила пропуск и вышла на улицу.

Мороз нарастал. Казалось, что он ледяным поясом туго перетянул улицы и дома. Совершенно белая луна вдруг вышла из-за облака и замерла над больничным зданием.

Анна Евдокимовна вспомнила лицо Андрея Николаевича, поразившее ее своей неподвижностью. И по пути домой, и уже в своей комнате она мысленно видела это лицо с сухой кожей и складками, собранными у глаз и рта.

Левшин отрицательно покачал головой в ответ на ее немой вопрос. Да, конечно, Андрей Николаевич умрет. У него туберкулез, и он не выживет. Анна Евдокимовна чувствовала ужас перед этим медленным угасанием, свидетелем которого только что была. Неужели и ей угрожает та же судьба?

Она отогнала от себя эту мысль. Ведь у Андрея Николаевича туберкулез. Третья стадия. А она совершенно здорова… И все же немногое отделяет ее от больничной койки…

Но утром она пойдет к Рощину и будет учить детей. Разве этого не достаточно, чтобы противостоять концу, начертанному ее испуганным воображением?

В десять утра она придет к Рощину, увидит учеников и забудет бессонную ночь. Но верно и то, что завтра после уроков она снова вернется все к тем же мыслям. И сможет ли она долго скрывать от детей эту двойную жизнь? Скоро ее тайна будет обнаружена, напряжение воли станет физически невозможным, и она, на глазах учеников, подчинится своему позорному бессилию.

На следующий день после уроков она дождалась Рощина. Он не успел еще скинуть полушубок, как Анна Евдокимовна подошла и коротко сказала:

— Больше я на занятия не приду.

Рощин испугался.

— Что с вами?

Но она, ничего не ответив, открыла дверь на лестницу. Рощин схватил ее за руку:

— Обязательно надо прийти! Разве вы не видите, что с детьми делается? Они и так как воск… Как воск!

— Больше я не приду, — повторила Анна Евдокимовна и вышла на лестницу. Спустившись вниз, она слышала, как Рощин что-то кричал, но не могла разобрать слов.

Она уже перешагнула тот рубеж, за которым измена кажется единственным верным выходом. Больше в ее жизни не будет никаких усилий. Но чем же тогда будет ее жизнь? Об этом Анна Евдокимовна еще не думала.

Она не торопясь шла домой, рассеянно глядя по сторонам. Возле булочной, вытянув вперед руки, громко рыдала девочка лет двенадцати.

Анна Евдокимовна вошла в булочную, сказала:

— На сегодня и на завтра.

Получив хлеб, она задержалась, чтобы согреться. Плачущую девочку привели в булочную. Ее спрашивали:

— Что ты плачешь?

Но она, не в силах ответить, захлебывалась слезами, и ничего нельзя было разобрать.

— Карточки потеряла?

Девочка зарыдала еще громче.

— Так и есть, — сказал какой-то бородатый мужчина, — потеряла карточки.

— А где твои родители? — спрашивали девочку.

— Мамы нет, папа на фронте. Я живу с тетей, но она ушла позавчера и больше не приходила.

Голос девочки показался Анне Евдокимовне знакомым. Она обернулась, затем подошла ближе.

— Надя… — сказала Анна Евдокимовна, только сейчас узнав свою ученицу.

Девочка сразу же перестала плакать.

— Надо написать заявление в бюро заборных книжек, что-нибудь да сделают, — сказала какая-то женщина в темном платке, порылась в карманах и, найдя бумагу и карандаш, подошла к прилавку.

— Как тебя зовут?

— Надежда Михайловна Волкова, — ответила Надя, не сводя глаз с Анны Евдокимовны.

— Так… На вот заявление. Надо бы сходить с тобой, да времени нет, опаздываю на работу. Граждане, кто может свести девочку в бюро заборных книжек? Это же рядом…

— Я могу, — сказала Анна Евдокимовна.

В бюро заборных книжек сказали, что заявление рассмотрят к завтрашнему дню.

— А сегодня ты ела что-нибудь? — спросила заведующая.

Девочка покачала головой.

— Я тебе дам талон на суп, — сказала заведующая. — Это ваша родственница? — спросила она Анну Евдокимовну.

— Нет.

— Ну, все равно. Возьмите ей суп в столовой, где вы обедаете. А чего ты так руки держишь? Замерзли? — Она быстро сняла варежки с Надиных рук. — Ну-ка, пошевели пальцами! Так. Теперь спрячь руки в карманы. Уж на суп-то я тебе дам талончик…