Почти вся жизнь - Страница 73

На эти гнилые места прибыл полк, но Ларин не замечал в людях недовольства или усталости. Напротив, он видел, что настроение людей бодрое.

Какая-то часть стояла здесь раньше. От нее сохранились землянки, запущенные, грязные. Смоляр насмешливо отозвался о командире этой части и был доволен, что бойцы не хотят жить в старых землянках и без принуждения роют новые.

— Наш брат артиллерист привык жить культурно, а не тяп-ляп — была бы крыша над головой, — сказал Смоляр. — Я приказал, чтобы в каждом дивизионе столовую строили, — прибавил он с самодовольной улыбкой.

Но что же хорошего в том, что полк прибыл на эти нездоровые места?

«Невозможно было сейчас оставаться в Кириках», — говорил себе Ларин. Ленинград рядом, и все знали, что артиллерийские обстрелы участились, что поезда, идущие в Ленинград со снаряжением и продовольствием, видны немцам с высот и легко уязвимы.

Успех июльской операции был в том, что положение не ухудшилось и еще одна попытка немцев штурмовать город была сорвана. Но именно потому, что положение не улучшилось, никто в полку не чувствовал успеха. Новая операция поэтому воспринималась как нечто совершенно закономерное. Жизнь на позициях, в действии считалась более естественной, чем жизнь в Кириках.

Вечером Ларин обошел батареи. Работы уже заканчивались. Орудия были установлены, вырыты ровики. Ларин зашел в землянку взвода управления.

Воронков, сидя на корточках, рассказывал очередную байку. Бойцы громко смеялись. Только Чурин стоял молча, прислонившись к стенке. Сдвинутые брови, сжатый рот показались бы постороннему человеку выражением душевной замкнутости. Но Ларин знал, что это не так: просто Чурин, произведенный в сержанты, напустил на себя солидность.

У Сарманова рука все еще на перевязи.

— Не беспокойтесь обо мне, товарищ капитан. Пойдем в бой, я эту повязку брошу. — Взгляд у Сарманова, как всегда, решительный.

К Ларину подошел Богданов.

— Разрешите, товарищ капитан…

— Давай, старшина, что у тебя нового?

Богданов мнется.

— Довольно деликатное дело, товарищ капитан. Потише, Воронков! Целый вечер гогочут…

— Ну что ж, выйдем.

Выйдя из землянки, Богданов для верности оглянулся, затем откашлялся и наконец таинственно зашептал:

— Трое бойцов из стрелкового батальона, что с нами в окружении были… Такое деликатное дело, — и, не глядя на Ларина: — трое суток в нашем дивизионе живут.

— То есть как это «живут»? — спросил Ларин настораживаясь.

— Не мог раньше доложить, товарищ капитан. Вы в городе были, на марше — опять невозможно. Три человека, товарищ капитан. Пехота. Желают остаться в дивизионе. Так сказать, продолжать службу в артиллерии. Мы ж воюем, а полк их еще в Кириках на отдыхе. Рапорта подали. Однако живут без аттестатов. Неудобно.

— Почему не направили обратно в батальон? — перебил его Ларин строго.

— Нельзя прогнать, — покачав головой, сказал Богданов. — Вместе с нами терпели и теперь желают вместе служить.

— Богданов, Богданов, подведешь ты и меня, и себя… И так нам с тобой обоим всыплют…

— Все понятно, — весело сказал Богданов. — Я это чувствую. Разрешите доложить: герои люди.

— Знаю, — сказал Ларин. — Это я знаю. — И вдруг сорванным голосом крикнул: — Хватит об этом! — И вслед ему: — Людей кормить! И никаких аттестатов! Еще артиллерист называется…

Обо всем этом Ларин доложил командиру полка.

— Так, — сказал Смоляр. — Не успели обосноваться, и уже ЧП. Безобразие! Ну что ж, пиши рапорт. Завтра отправим этих троих в Кирики.

— Слушаю, товарищ подполковник. Разрешите доложить, с этими людьми я вместе воевал. Выражают желание остаться у нас в полку…

Смоляр задумался. Не так давно к нему явились двое его сержантов, заявив, что досрочно выписались из госпиталя. Смоляр обрадовался, а госпитальное начальство тем временем написало жалобу. Выговор получил командир полка.

— Извольте написать рапорт и все изложить, — повторил Смоляр раздраженно. Потом подумал и вздохнул: — Буду ходатайствовать перед командиром дивизии.

В другое бы время Смоляр еще долго говорил об этом ЧП, и Ларину пришлось бы выслушать немало горьких слов о падении дисциплины и о нерадивости командира дивизиона. Но сейчас Смоляр молчал и только хмурился. Ларин хорошо знал командира полка и чувствовал, что Смоляру хочется поговорить совсем о другом.

Днем Смоляр созывал у себя офицеров и поставил боевую задачу. Сейчас ему хотелось поговорить по душам. Так уже бывало не раз за годы войны, и оба любили эти задушевные разговоры.

— Здесь надо отличиться, понимаешь, отличиться, — говорил Смоляр, по-видимому вкладывая в это слово особый смысл. — Противник располагает превосходящими силами… Немцев бьют на Украине, и здесь они стремятся взять реванш. Сбросить нас в Ладожское озеро и снова замкнуть Ленинград. Надо отличиться. Все силы отдать.

— У меня сил хватит, товарищ подполковник, — сказал Ларин.

— Отличись…

— Я…

— Тш… тш… — прошептал Смоляр, прислушиваясь. — Тш… — Он поднял вверх указательный палец, призывая и Ларина прислушаться.

В тишине, по-особому глубокой на фронте, Ларин отчетливо услышал стук идущего поезда. И оттого, что от них до поезда все же было не близко, стук этот казался настороженным.

— Поезд… — сказал Смоляр тихо. — В Ленинград… и опустил голову, словно ожидая удара. И вслед за ним Ларин тоже невольно склонил голову.