И к Фраму относились хорошо, хвалили его, и каждый раз, когда собака глодала пустые кости, люди не могли скрыть улыбок.
— Паек! — говорили они ласково.
Все-таки Фрам очень уставал, но хозяин его уставал еще больше. Вообще говоря, все очень уставали. Люди еле волочили ноги, а с едой становилось все труднее и труднее.
Как-то вечером, дома, Андрей Федорович сказал не то Фраму, не то самому себе:
— Подохнем, а? Или не подохнем?
Фрам спал тревожно. Он несколько раз вставал, подходил к постели и мордой дотрагивался до спящего хозяина. Утром, как всегда, хозяин проснулся. Ничего не поев, сказал:
— Едем, едем… Работа не ждет.
Фрам отлично понимал, что хозяин пересиливает себя. Ему следовало остаться дома, затопить печурку и полежать, но он все-таки велел Фраму везти его на завод.
В цехе Фрам ходил за хозяином, беспокоясь за него. Предчувствие несчастья томило собаку.
Фрам так и не увез Андрея Федоровича домой. Лицо хозяина вдруг покрылось красными пятнами. Спина и руки стали потными. Он пошатнулся, его поддержали, а потом отвели в комнату начальника.
— Сошел… — сказал кто-то из рабочих.
Фрам не отходил от хозяина, заглядывал ему в лицо. Лицо стало совсем маленьким. Иногда хозяин приоткрывал правый глаз. Глаз был чужой, тусклый.
— Надо немедленно в больницу, — сказал начальник цеха, — но нет транспорта…
— Фрам… — тихо сказал хозяин.
— А, верно — Фрам!
Рабочие впрягли Фрама в сани. Они вынесли носилки, поставили их на сани и осторожно положили на носилки Андрея Федоровича. Рядом, держа вожжи, шел приятель Андрея Федоровича, мастер Рогачев. Фрам двинул сани.
Он тянул сани, наклонив морду, почти касаясь мордой снега, и только через час скорбное шествие достигло больницы. Хозяина унесли.
— Смотри не задерживайся! — крикнул Рогачев.
На обратном пути Рогачев, жалея собаку, не сел в сани. Дошли до цеха. Рогачев выпряг Фрама, больше он им не занимался. Пришли какие-то военные, и Рогачев шумно объяснялся, потом была обычная работа, потом наступил вечер, и все рабочие ушли.
Фрам остался на заводе. Не спеша шагали бойцы заводской охраны, заходили в цеха, грели озябшие руки и ноги, потирали застывшие лица. Невдалеке торопливо била артиллерия. Лунный свет печатал на снегу причудливые тени заводских корпусов.
Фрам вздрагивал, ему все время казался Андрей Федорович. Тихий его голос: «Ну что же мне с тобой делать?..»
Всю ночь бойцы охраны завода слышали вой собаки, слышали и артиллеристы на огневых позициях, бывшие отсюда неподалеку, и патрули на улице говорили невесело:
— Собака воет…
Еще не рассвело, когда Фрам выбрался с завода. Он бежал по улице, по вчерашнему пути, к больнице… Бег немного успокоил его. Он нашел больницу. Дежурная пыталась его задержать. Фрам показал свирепые клыки.
На втором этаже он ринулся в палату, в которой лежал Алешин. Фрам с ходу бросился к его койке, увидел маленькое лицо Андрея Федоровича и, встав на задние лапы, еще не отдышавшись, лизнул его. Только теперь он заметил, что у постели сидит Рогачев.
— Фрам, — сказал Рогачев, — смотри, Андрей Федорович, Фрам. Смотри, какая умная собака, нашла.
— Фрам… — тихо сказал Алешин.
Фрам лег на пол, положил морду на лапы и застыл.
Еще с полчаса Рогачев сидел у приятеля, что-то рассказывал и призывал держаться, потом сказал:
— Мне пора, а то на завод опоздаю. Я к тебе еще приду. Покуда ноги держат — приду.
— Ты возьми Фрама, — все так же тихо сказал Андрей Федорович. — Езди на работу, ноги сохранишь.
— Есть, — сказал Рогачев.
Фрам не понимал человеческой речи, но как только хозяин упомянул его имя, он поднялся.
Рогачев сказал:
— Пошли.
Фрам взглянул на хозяина. Хозяин протянул руку, погладил собаку. Повинуясь, Фрам вышел с Рогачевым на улицу.
Начиная с этого дня Фрам возил мастера Рогачева на завод, а после работы отвозил его домой.
Но самым хорошим для него было, когда Рогачев говорил:
— Пойдем, Фрам, к твоему хозяину.
Фрам лизал руки Андрею Федоровичу, и так втроем они просиживали с полчаса, а то и час.
— Умная собака, — говорил Рогачев с благодарностью.
Наступил день, когда Рогачев приехал на Фраме в больницу и, оставив собаку у подъезда, вошел в здание. Вскоре он вышел, ведя под руку Алешина.
— Никак не на завод, — говорил Рогачев. — Прямехонько домой. Там тебе усиленный паек приготовили. Посидишь, отдохнешь, а потом милости просим.
Фрам мотнул мордой.
— Что, Фрам? — спросил хозяин. — По старой Смоленской дороге? — Он сел в сани и натянул вожжи.
— Умная собака! — убежденно сказал Рогачев.
Фрам вез хозяина через мост Лейтенанта Шмидта.
На Васильевском острове он почувствовал себя очень усталым. Сибирские лайки выносливы. Но ведь Фрам ежедневно возил сани с человеком в два больших конца. Да и вываренные кости — слабое питание для взрослой собаки.
У Тучкова моста Фрам почувствовал, что слабеет. Сейчас он остановится, мотнет мордой и, умильно взглянув на хозяина, даст ему понять, что не в силах тащить сани. Хозяин сойдет с саней, выпряжет Фрама и скажет:
«Бедная собака…»
Фрам не остановился. Он сделал рывок вперед, одолел Тучков мост, шикарно выехал на Петроградскую сторону и тут вдруг услышал высокий девичий голос:
— Фрам, Фрам! Да это же наш Фрам…
За санями бежала Танюша Стрельникова.